Приглашение на казнь - Страница 37

-- Я рассказывал, Никита Лукич, что вы обещали ровно в полночь, в честь...

-- А как же, -- сочно отрезал главный инженер. -Беспременно сюрприз будет. Это уже будьте покойны. А который-то час, ребята?

Он освободил чужие плечи от напора своих широких рук и озабоченно ушел в комнаты.

-- Что же, через каких-нибудь восемь часов будем уже на площади, -- сказал м-сье Пьер, вновь придавив крышку своих часиков. Спать придется немного. Тебе, милый, не холодно? Господин сказал, что будет сюрприз. Нас, право, очень балуют. Эта рыбка за ужином была бесподобна.

-- ...Оставьте, бросьте, -- раздался низкий голос попечительницы, которая надвигалась генеральской спиной и ватрушкой своего шиньончика прямо на м-сье Пьера, отступая перед указательным пальцем начальника снабжения.

-- Ти-ти-ти, -- игриво пищал тот, -- ти-ти-ти.

-- Полегче, мадам, -- крякнул м-сье Пьер, -- мозоли у меня не казенные.

-- Обворожительная женщина, -- без всякого выражения, вскользь, заметил начальник снабжения и, потанцовывая, направился к группе мужчин, стоявших у колонн, -- и тень его смешалась с их тенями, и ветерок качал бумажные фонари, и выделялись из мрака то рука, важно расправляющая ус, то чашечка, поднятая к старческим рыбьим губам, пытающимся со дна достать сахар.

-- Внимание! -- вдруг крикнул хозяин, вихрем проносясь между гостей.

Сначала в саду, потом за ним, потом еще дальше, вдоль дорожек, в дубравах, на прогалинах и лугах, поодиночке и пачками, зажигались рубиновые, сапфирные, топазовые огоньки, постепенно цветным бисером выкладывая ночь. Гости заахали. М-сье Пьер, со свистом вобрав воздух, схватил Цинцинната за кисть. Огоньки занимали все большую площадь: вот потянулись вдоль отдаленной долины, вот перекинулись в виде длинной брошки на ту сторону, вот уже повыскочили на первых склонах, -- а там пошли по холмам, забираясь в самые тайные складки, обнюхивая вершины, переваливая через них!

-- Ах, как славно, -- прошептал м-сье Пьер, на миг прижавшись щекой к щеке Цинцинната.

Гости аплодировали. В течение трех минут горел разноцветным светом добрый миллион лампочек, искусно рассаженных в траве, на ветках, на скалах, и в общем размещенных таким образом, чтобы составить по всему ночному ландшафту растянутый грандиозный вензель из П. и Ц., не совсем, однако, вышедший. Затем все разом потухли, и сплошная темнота подступила к террасе.

Когда опять появился инженер Никита Лукич, его окружили и хотели качать. Но пора было думать и о заслуженном отдыхе. Перед уходом гостей хозяин предложил снять м-сье Пьера и Цинцинната у балюстрады. М-сье Пьер, хотя был снимаемым, все же руководил этой операцией. Световой взрыв озарил белый профиль Цинцинната и безглазое лицо рядом с ним. Сам хозяин подал им плащи и вышел их проводить. В вестибюле, спросонья гремя, разбирали алебарды сумрачные солдаты.

-- Несказанно польщен визитом, -- обратился на прощание хозяин к Цинциннату: -- Завтра, -- вернее, сегодня утром -- я там буду, конечно, и не только как официальное лицо, но и как частное. Племянник мне говорил, что ожидается большое скопление публики.

-- Ну-с, ни пера, ни пуха, -- в промежутках тройного лобзания сказал он м-сье Пьеру.

Цинциннат и м-сье Пьер в сопровождении солдат углубились в аллею.

-- Ты в общем хороший, -- произнес м-сье Пьер, когда они немножко отошли, -- только почему ты всегда как-то... Твоя застенчивость производит на свежих людей самое тягостное впечатление. Не знаю, как ты, -- добавил он, -- но хотя я, конечно, в восторге от этой иллюминации и все такое, но у меня изжога и подозрение, что далеко не все было на сливочном масле.

Шли долго. Было очень тихо и туманно.

Ток-ток-ток, -- глухо донеслось откуда-то слева, когда они спускались по Крутой. -- Ток-ток-ток.

-- Подлецы, -- пробормотал м-сье Пьер. -- Ведь клялись, что уже готово...

Наконец перешли через мост и стали подниматься в гору. Луну уже убрали, и густые башни крепости сливались с тучами. Наверху, у третьих ворот, в шлафроке и ночном колпаке, ждал Родриг Иванович.

-- Ну, что, как было? -- спросил он нетерпеливо.

-- Вас недоставало, -- сухо сказал м-сье Пьер.

XVIII

"Прилег, не спал, только продрог, и теперь -- рассвет (быстро, нечетко, слов не кончая, -- как бегущий оставляет след неполной подошвы, -- писал Цинциннат), теперь воздух бледен, и я так озяб, что мне кажется, отвлеченное понятие "холод" должно иметь форму моего тела, и сейчас за мною придут. Мне совестно, что я боюсь, а боюсь я дико, -- страх, не останавливаясь ни на минуту, несется с грозным шумом сквозь меня, как поток, и тело дрожит, как мост над водопадом, и нужно очень громко говорить, чтобы за шумом себя услышать. Мне совестно, душа опозорилась, -- это ведь не должно быть, не должно было быть, было бы быть, -- только на коре русского языка могло вырасти это грибное губье сослагательного, -- о, как мне совестно, что меня занимают, держат душу за полу, вот такие подробы, подрости, лезут, мокрые, прощаться, лезут какие-то воспоминания: я, дитя, с книгой, сижу у бегущей с шумом воды на припеке, и вода бросает колеблющийся блеск на ровные строки старых, старых стихов, -- о, как на склоне, -- ведь я знаю, что этого не надо, -- и суеверней! -- ни воспоминаний, ни боязни, ни этой страстной икоты: и суеверней! -- и я так надеялся, что будет все прибрано, все просто и чисто. Ведь я знаю, что ужас смерти это только так, безвредное, -- может быть даже здоровое для души, -- содрогание, захлебывающийся вопль новорожденного или неистовый отказ выпустить игрушку, -- и что живали некогда в вертепах, где звон вечной капели и сталактиты, смерторадостные мудрецы , которые, -- большие путаники, правда, -- а по-своему одолели, -- и хотя я все это знаю, и еще знаю одну главную, главнейшую вещь, которой никто здесь не знает, -все-таки смотрите, куклы, как я боюсь, как все во мне дрожит, и гудит, и мчится, -- и сейчас придут за мной, и я не готов, мне совестно..."