-- Мы проводили, -- продолжал м-сье Пьер обиженным голосом, -- долгие вечера вместе в непрерывных беседах, играх и всяческих развлечениях. Мы, как дети, состязались в силе; я, слабенький, бедненький м-сье Пьер, разумеется, о, разумеется, пасовал перед могучим ровесником. Мы толковали обо всем -- об эротике и других возвышенных материях, и часы пролетали, как минуты, минуты, как часы. Иногда, в тихом молчании...
Тут Родриг Иванович вдруг гоготнул:
-- Impayable се , разумеется, -- прошептал он, несколько запоздало оценив шутку.
-- ...Иногда, в тихом молчании, мы сидели рядом, почти обнявшись, сумерничая, каждый думая свою думу, и оба сливались как реки, лишь только мы открывали уста. Я делился с ним сердечным опытом, учил искусству шахматной игры, веселил своевременным анекдотом. Так протекали дни. Результат налицо. Мы полюбили друг друга, и строение души Цинцинната так же известно мне, как строение его шеи. Таким образом, не чужой, страшный дядя, а ласковый друг поможет ему взойти на красные ступени, и без боязни предастся он мне, -- навсегда, на всю смерть. Да будет исполнена воля публики! (Он встал; встал и директор; адвокат, поглощенный писанием, только слегка приподнялся.) Так. Я попрошу вас теперь, Родриг Иванович, официально объявить мое звание, представить меня.
Директор поспешно надел очки, разгладил какую-то бумажку и, рванув голосом, обратился к Цинциннату:
-- Вот... Это -- м-сье Пьер... Brief... Руководитель казнью... Благодарю за честь, -- добавил он, что-то спутав, -и с удивленным выражением на лице опустился опять в кресло.
-- Ну, это вы не очень, -- проговорил недовольно м-сье Пьер. -- Существуют же некоторые официальные формы, которые надобно соблюдать. Я вовсе не педант, но в такую важную минуту... Нечего прижимать руку к груди, сплоховали, батенька. Нет, нет, сидите, довольно. Теперь перейдем... Роман Виссарионович, где программка?
-- А я вам ее дал, -- бойко сказал адвокат, -- но впрочем... -- и он полез в портфель.
-- Нашел, не беспокойтесь, -- сказал м-сье Пьер, -итак... Представление назначено на послезавтра... на Интересной площади. Не могли лучше выбрать... Удивительно! (Продолжает читать, бормоча себе под нос.) Совершеннолетние допускаются... Талоны циркового абонемента действительны... Так, так, так... Руководитель казнью -- в красных лосинах... ну, это, положим, дудки, переборщили, как всегда... (К Цинциннату.) Значит -послезавтра. Вы поняли? А завтра, -- как велит прекрасный обычай, -- мы должны вместе с вами отправиться с визитом к отцам города, -- у вас, кажется, списочек, Родриг Иванович.
Родриг Иванович начал бить себя по разным частям ватой обложенного корпуса, выпучив глаза и почему-то встав. Наконец листок отыскался.
-- Хорошо-с, -- сказал м-сье Пьер, -- приобщите это к делу, Роман Виссарионович. Кажется, все. Теперь по закону предоставляется слово...
-- Ах, нет, c'est vraiment superflu... -- поспешно перебил Родриг Иванович. -- Это ведь очень устарелый закон.
-- По закону, -- твердо повторил м-сье Пьер, обращаясь к Цинциннату, -- предоставляется слово вам.
-- Честный! -- надорванно произнес директор, тряся щеками.
Последовало молчание. Адвокат писал так быстро, что больно было глазам от мелькания его карандаша.
-- Я подожду одну полную минуту, -- сказал м-сье Пьер, положив перед собой на стол толстые часики.
Адвокат порывисто вздохнул; начал складывать густо исписанные листики.
Минута прошла.
-- Заседание окончено, -- сказал м-сье Пьер, -- идемте, господа. Вы мне дайте, Роман Виссарионович, просмотреть протокол, прежде чем гектографировать. Нет -- погодя, у меня сейчас глаза устали.
-- Признаться, -- сказал директор, я иногда невольно сожалею, что вышла из употребления сис... -- Он в дверях нагнулся к уху м-сье Пьера.
-- О чем вы, Родриг Иванович? -- ревниво заинтересовался адвокат. Директор и ему шепнул.
-- Да, действительно, -- согласился адвокат, -- впрочем, закончик можно обойти. Скажем, если растянуть на несколько разиков...
-- Но, но, -- сказал м-сье Пьер, -- полегче, шуты. Я зарубок не делаю.
-- Нет, мы просто так, теоретически, -- искательно улыбнулся директор, а то раньше, когда можно было применять...
Дверь захлопнулась, голоса удалились.
Но почти тотчас явился к Цинциннату еще один гость, библиотекарь, пришедший забрать книги. Его длинное, бледное лицо в ореоле пыльно-черных волос вокруг плеши, длинный дрожащий стан в синеватой фуфайке, длинные ноги в куцых штанах -- все это вместе производило странное, болезненное впечатление, точно его прищемили и выплющили. Цинциннату, однако, сдавалось, что, вместе с пылью книг, на нем осел налет чего-то отдаленно человеческого.
-- Вы, верно, слышали, -- сказал Цинциннат, -- послезавтра -- мое истребление. Больше не буду брать книг.
-- Больше не будете, -- подтвердил библиотекарь.
Цинциннат продолжал:
-- Мне хочется выполоть несколько сорных истин. У вас есть время? Я хочу сказать, что теперь, когда знаю в точности... Какая была прелесть в том самом неведении, которое так меня удручало... Книг больше не буду...
-- Что-нибудь мифологическое? -- предложил библиотекарь.
-- Нет, не стоит. Мне как-то не до чтения.
-- Некоторые берут, -- сказал библиотекарь.
-- Да, я знаю, но, право -- не стоит.
-- На последнюю ночь, -- с трудом докончил свою мысль библиотекарь.
-- Вы сегодня страшно разговорчивы, -- усмехнулся Цинциннат. -- Нет, унесите это. Quercus'a я одолеть не мог! Да, кстати: тут мне ошибкой... эти томики... по-арабски, что ли... я, увы, не успел изучить восточные языки.
-- Досадно, -- сказал библиотекарь.