Приглашение на казнь - Страница 13

Теперь хорошо, чисто. Вздохнул и надел прохладную, еще пахнущую домашней стиркой ночную рубашку.

Стемнело. Он лежал и все продолжал плыть. Родион в обычный час зажег свет и убрал ведро, лохань. Паук спустился к нему на ниточке и сел на палец, который Родион протягивал мохнатому зверьку, беседуя с ним, как с кенарем. Между тем дверь в коридор оставалось чуть приоткрытой, -- и там мелькнуло что-то... на миг свесились витые концы бледных локонов и исчезли, когда Родион двинулся, глядя вверх на уходившего под купол цирка крохотного акробата. Дверь все оставалась на четверть приотворенной. Тяжелый, в кожаном фартуке, с курчаво-красной бородой, Родион медлительно двигался по камере и, когда захрипели перед боем часы (приблизившиеся теперь благодаря сквозному сообщению), вынул откуда-то из-за пояса луковицу и сверил. Затем, полагая, что Цинциннат спит, довольно долго смотрел на него, опираясь на метлу, как на алебарду. Неизвестно до чего додумавшись, он зашевелился опять... Тем временем в дверь беззвучно и не очень скоро вбежал красно-синий резиновый мяч, прокатился по катету прямо под койку, на миг скрылся, там звякнулся и выкатился по другому катету, то есть по направлению к Родиону, который, так его и не заметив, случайно его пнул, переступив, -- и тогда, по гипотенузе, мяч ушел в ту же дверную промежку, откуда явился. Родион, взяв метлу на плечо, покинул камеру. Свет погас.

Цинциннат не спал, не спал, -- нет, спал, но со стоном опять выкарабкался, -- и вот опять не спал, спал, не спал, -- и все мешалось, Марфинька, плаха, бархат, -- и как это будет, -что? Казнь или свидание? Все слилось окончательно, но он еще на один миг разжмурился, оттого что зажегся свет, и Родион на носках вошел, забрал со стола черный каталог, вышел, погасло.

VI

Что это было -- сквозь все страшное, ночное, неповоротливое, -- что это было такое? Последним отодвинулось оно, нехотя уступая грузным, огромным возам сна, и вот сейчас первым выбежало, -- такое приятное, приятное, -- растущее, яснеющее, обливающее горячим сердце: Марфинька нынче придет!

Тут на подносе, как в театре, Родион принес лиловую записку. Цинциннат, присев на постель, прочел следующее: "Миллион извинений! Непростительная оплошность! Сверившись со статьей закона, обнаружилось, что свидание дается лишь по истечении недели после суда. Итак, отложим на завтра. Будьте здоровеньки, кланяйтесь, у нас все то же, хлопот полон рот, краска, присланная для будок, оказалась никуда не годной, о чем я уже писал, но безрезультатно".

Родион, стараясь не глядеть на Цинцинната, собирал со стола вчерашнюю посуду. Погода, верно, стояла пасмурная: сверху проникающий свет был серый, и темная кожаная одежда сердобольного Родиона казалась сырой, жухлой.

-- Ну что ж, -- сказал Цинциннат, -- пожалуйста, пожалуйста... Я все равно бессилен. (Другой Цинциннат, поменьше, плакал, свернувшись калачиком.) Завтра так завтра. Но я прошу вас позвать...

-- Сию минуту, -- выпалил Родион с такой готовностью, словно только и жаждал этого, -- метнулся было вон, -- но директор, слишком нетерпеливо ждавший за дверью, явился чуть-чуть слишком рано, так что они столкнулись.

Родриг Иванович держал стенной календарь -- и не знал, куда его положить.

-- Миллион извинений, -- крикнул он, -- непростительная оплошность! Сверившись со статьей закона... -- дословно повторив свою записку, Родриг Иванович сел в ногах у Цинцинната и поспешно добавил:

-- Во всяком случае, можете подать жалобу, но считаю долгом вас предупредить, что ближайший съезд состоится осенью, а к тому времени много чего утечет. Ясно?

-- Я жаловаться не собираюсь, -- сказал Цинциннат, -- но хочу вас спросить: существует ли в мнимой природе мнимых вещей, из которых сбит этот мнимый мир, хоть одна такая вещь, которая могла бы служить ручательством, что вы обещание свое выполните?

-- Обещание? -- удивленно спросил директор, перестав обмахивать себя картонной частью календаря (крепость на закате, акварель). -- Какое обещание?

-- Насчет завтрашнего прихода моей жены. Пускай в данном случае вы не согласитесь мне дать гарантию, -- но я ставлю вопрос шире: существует ли вообще, может ли существовать в этом мире хоть какое-нибудь обеспечение, хоть в чем-нибудь порука, -- или даже самая идея гарантии неизвестна тут?

Пауза.

-- А бедный-то наш Роман Виссарионович, -- сказал директор, -- слыхали? Слег, простудился и, кажется, довольно серьезно...

-- Я чувствую, что вы ни за что не ответите мне; это логично, -- ибо и безответственность вырабатывает в конце концов свою логику. Я тридцать лет прожил среди плотных на ощупь привидений, скрывая, что жив и действителен, -- но теперь, когда я попался, мне с вами стесняться нечего. По крайней мере, проверю на опыте всю несостоятельность данного мира.

Директор кашлянул -- и продолжал как ни в чем не бывало:

-- Настолько серьезно, что я, как врач, не уверен, сможет ли он присутствовать, -- то есть выздоровеет ли он к тому времени, -- bref , удастся ли ему быть на вашем бенефисе...

-- Уйдите, -- через силу сказал Цинциннат.

-- Не падайте духом, -- продолжал директор. -- Завтра, завтра осуществится то, о чем вы мечтаете... А миленький календарь, правда? Художественная работа. Нет, это я не вам принес.

Цинциннат прикрыл глаза. Когда он взглянул опять, директор стоял к нему спиной посредине камеры. На стуле все еще валялись кожаный фартук и рыжая борода, оставленные, по-видимому, Родионом.

-- Нонче придется особенно хорошо убрать вашу обитель, -сказал он, не оборачиваясь, -- привести все в порядок по случаю завтрашней встречи... Покамест будем тут мыть пол, я вас попрошу... вас попрошу...